Сто лет одиночества - Егор и Опизденевшие

И будет целебный хлеб,

Словно нипочем, словно многоточие.

И напроломное лето мое

Однофамильное,

Одноименное.

Губы в трубочку,

Нить в иголочку.

Не жисть, а Сорочинская ярмарка

Заскорузло любили, освинело горевали,

Подбрасывали вверх догорелую искорку.

Раскрашивали домики нетрезвыми красочками,

Назывались груздями, полезали в кузова.

Блуждали по мирам, словно вши по затылкам,

Триумфально кочевали по невымытым стаканам,

По натруженным умам,

По испуганным телам,

По отсыревшим потолкам.

Выпадали друг за другом, как молочные зубы,

Испускали дух и крик.

Пузырились топкой мелочью

В оттопыренных карманах деревянных пиджаков.

Кипучие, могучие, никем не победимые,

Словно обожженные богами горшки.

А за спинами таились лыжи в сенях,

Санки,

Салазки,

Сказки,

Арабески.

На седьмой день ему все остопиздело!

Пускай все бурно расцветает кишками наружу

На север, на запад, на юг, на восток!

Пусть будет внезапно!

Пусть будет неслыханно!

Пусть прямо из глотки!

Пусть прямо из зеркала!

Безобразно рванет из-под кожи

Древесно-мясные волокна!

Моя самовольная вздорная радость!

Чудовищная весна!

Чтоб клевать пучеглазое зерно на закате,

Целовать неудержимые ладони на заре,

Топни ногою, и вылетят нахуй все стекла и двери,

Глаза,

Вилки,

Ложки,

И складные карманные ножички.

Еще одна свирепая история любви.

Грустная сказочка про свинью-копилку.

Развеселый анекдотец, про то как Свидригайлов собирался в Америку.

Везучий, как зеркало, отразившее пожар.

Новогодний, как полнолуние, потно зажатое в кулаке.

Долгожданный, словно звонкое змеиное колечко.

Единственный, словно вскользь брошенное словечко.

Замечательный, словно сто добровольных лет одиночества.

Et il y aura du pain de guérison,

Comme rien, comme une ellipse.

Et mon été complet

homonyme,

Le même nom.

Lèvres dans un tube

Fil d'aiguille.

Pas la vie, mais la foire de Sorochinskaya

Ils aimaient fort, ils pleuraient amèrement,

Ils ont jeté une étincelle brûlée.

Peint les maisons avec des couleurs ivres,

Ils s'appelaient des champignons de lait, grimpés dans le corps.

Ils ont erré à travers les mondes comme des poux sur le dos de leur tête,

A erré triomphalement à travers des verres non lavés,

Pour les esprits occupés

Sur des corps apeurés

Plafonds humides.

Elles sont tombées les unes après les autres, comme des dents de lait,

Ils respiraient et criaient.

Bullé avec des bagatelles de bois de chauffage

Dans les poches bombées des vestes en bois.

Bouillant, puissant, imbattable par quiconque,

Comme des marmites brûlées par les dieux.

Et derrière le dos se cachaient des skis dans le couloir,

Traîneau,

Traîneau,

Contes de fées,

Arabesques.

Le septième jour, tout l'arrêta !

Laisse tout s'épanouir avec les tripes

Nord, ouest, sud, est !

Que ce soit soudain !

Qu'il soit inouï !

Laissez-le directement de la gorge!

Laissez-le directement du miroir!

Ugly burst sous la peau

Fibres de bois et de viande !

Ma joie absurde volontaire!

Printemps incroyable!

Pour picorer le grain aux yeux globuleux au coucher du soleil,

Baiser des paumes imparables à l'aube,

Frappez du pied et toutes les fenêtres et les portes s'envoleront,

Yeux,

fourches,

cuillères,

Et des couteaux de poche pliants.

Une autre histoire d'amour féroce.

Une triste histoire de tirelire.

Une anecdote hilarante sur la façon dont Svidrigailov se rendait en Amérique.

Chanceux, comme un miroir reflétant un feu.

Nouvel An, comme une pleine lune, en sueur serrée dans un poing.

Attendu depuis longtemps, comme un anneau de serpent qui sonne.

Le seul, comme un mot lancé avec désinvolture.

Merveilleux, comme cent ans de solitude volontaire.